Неточные совпадения
На другой день после описанных мною происшествий, в двенадцатом часу утра, коляска и бричка стояли у подъезда. Николай был одет по-дорожному, то есть штаны были всунуты в сапоги и старый сюртук туго-натуго подпоясан кушаком. Он стоял в бричке и
укладывал шинели и
подушки под сиденье; когда оно ему казалось высоко, он садился на
подушки и, припрыгивая, обминал их.
Смердяков бросился за водой. Старика наконец раздели, снесли в спальню и
уложили в постель. Голову обвязали ему мокрым полотенцем. Ослабев от коньяку, от сильных ощущений и от побоев, он мигом, только что коснулся
подушки, завел глаза и забылся. Иван Федорович и Алеша вернулись в залу. Смердяков выносил черепки разбитой вазы, а Григорий стоял у стола, мрачно потупившись.
— Потому оно, брат, — начал вдруг Рогожин,
уложив князя на левую лучшую
подушку и протянувшись сам с правой стороны, не раздеваясь и закинув обе руки за голову, — ноне жарко, и, известно, дух… Окна я отворять боюсь; а есть у матери горшки с цветами, много цветов, и прекрасный от них такой дух; думал перенести, да Пафнутьевна догадается, потому она любопытная.
— Кто рано встает, тому бог подает, Иван Семеныч, — отшучивался Груздев,
укладывая спавшего на руках мальчика на полу в уголку, где кучер разложил дорожные
подушки. — Можно один-то день и не поспать: не много таких дней насчитаешь. А я, между прочим, Домнушке наказал самоварчик наставить… Вот оно сон-то как рукой и снимет. А это кто там спит? А, конторская крыса Овсянников… Чего-то с дороги поясницу разломило, Иван Семеныч!
Из корпуса его увели в квартиру Палача под руки. Анисье пришлось и раздевать его и
укладывать в постель. Страшный самодур, державший в железных тисках целый горный округ, теперь отдавался в ее руки, как грудной младенец, а по суровому лицу катились бессильные слезы. Анисья умелыми, ловкими руками
уложила старика в постель, взбила
подушки, укрыла одеялом, а сама все наговаривала ласковым полушепотом, каким убаюкивают малых ребят.
Я уходил потому, что не мог уже в этот день играть с моими друзьями по-прежнему, безмятежно. Чистая детская привязанность моя как-то замутилась… Хотя любовь моя к Валеку и Марусе не стала слабее, но к ней примешалась острая струя сожаления, доходившая до сердечной боли. Дома я рано лег в постель, потому что не знал, куда
уложить новое болезненное чувство, переполнявшее душу. Уткнувшись в
подушку, я горько плакал, пока крепкий сон не прогнал своим веянием моего глубокого горя.
Джемма тотчас принялась ухаживать за нею, тихонько дула ей на лоб, намочив его сперва одеколоном, тихонько целовала ее щеки,
укладывала ей голову в
подушки, запрещала ей говорить — и опять ее целовала. Потом, обратившись к Санину, она начала рассказывать ему полушутливым, полутронутым тоном — какая у ней отличная мать и какая она была красавица! «Что я говорю: была! она и теперь — прелесть. Посмотрите, посмотрите, какие у ней глаза!»
Сняли штофные гардины и занавес, сняли с
подушек атласные и кисейные наволочки с широкими кружевами, всё это
уложили и отправили в Уфу; напекли и нажарили разных подорожников; привезли того же отца Василья и отслужили молебен «о путешествующих».
— Пусти, пусти, — прошептала она, отводя его руки. Он
уложил ее опять на
подушки, и она легла беспрекословно.
Затем Елена велела поскорее
уложить ребенка спать, съела две баранки, которых, ехав дорогой, купила целый фунт, остальные отдала няне и горничной. Те, скипятив самовар, принялись их кушать с чаем; а Елена, положив себе под голову
подушку, улеглась, не раздеваясь, на жестком кожаном диване и вскоре заснула крепким сном, как будто бы переживаемая ею тревога сделала ее более счастливою и спокойною…
— Жив… жив… — бормочет Пелагея Ивановна и
укладывает младенца на
подушку.
Он сидел на полу и в огромный ящик
укладывал свои пожитки. Чемодан, уже завязанный, лежал возле. В ящик Семен Иванович клал вещи, не придерживаясь какой-нибудь системы: на дно была положена
подушка, на нее — развинченная и завернутая в бумагу лампа, затем кожаный тюфячок, сапоги, куча этюдов, ящик с красками, книги и всякая мелочь. Рядом с ящиком сидел большой рыжий кот и смотрел в глаза хозяину. Этот кот, по словам Гельфрейха, состоял у него на постоянной службе.
— Дурак! вставай, дурак! — крикнула Катерина Львовна и с этими словами она сама порхнула к Феде,
уложила его мертвую голову в самой естественной спящей позе на
подушках и твердой рукой отперла двери, в которые ломилась куча народа.
Отец Прохор и отец Вавила непременно хотели меня
уложить на одной из своих постелей. Насилу я отговорился, взял себе одну из мягких ситниковых рогож работы покойного отца Сергия и улегся под окном на лавке. Отец Прохор дал мне
подушку, погасил свечу, еще раз вышел и довольно долго там оставался. Очевидно, он поджидал «блажного», но не дождался и, возвратясь, сказал только...
Токарев развязал свои ремни,
уложил на доски пальто,
подушки, плед, все, что было в комнате из Таниной одежды, и кое-как устроил сносную постель. Все улыбаясь, он потушил свечу и лег.
Оба гвардейца на верху блаженства. Они по очереди окружают блондинку вниманием и заботами,
укладывают ее
подушки, прикрывают пледом ее маленькие ножки, и оба млеют от восторга.
— Да кое-как я ее опять успокоила, ребеночка она сама
уложила на диван, с полгода ему, не более — девочка, крикнул он, да так пронзительно, что сердце у меня захолодело… она его к груди, да, видно, молока совсем нет, еще пуще кричать стал… смастерила я ему соску,
подушек принесла, спать вместе с ней
уложила его, соску взял и забылся, заснул, видимо, в тепле-то пригревшись… Самоварчик я соорудила и чайком стала мою путницу поить… И порассказала она мне всю свою судьбу горемычную… Зыбина она по фамилии…
Здесь ее раздевали и
укладывали на атласные
подушки широкого турецкого дивана, на котором с краю садились и сами супруги пить чай. И во все это время они не говорили, а только любовались, глядя на спящую девушку. Когда же наставал час идти к покою, Степанида Васильевна вставала, чтобы легкою стопою по мягким коврам перейти в смежную комнату, где была ее опочивальня, а Степан Иванович в благодарном молчании много раз кряду целовал руки жены и шептал ей...
Дочь
укладывала за спину и под него ситцевые пуховые
подушки. Свояченица-старушка тайком сунула узелок. Один из кучеров подсадил его под руку.